второй недели она передавала им новое задание «ментора», а на закрытии ретрита – его напутствие. Были заготовлены ее ответы на возможные каверзные вопросы ретритеров и отработаны до совершенства ее реакции в разных сложных ситуациях. Федор стал называть Элеонору только Малгеру, и того же потребовал от Виктора и Парджамы, знавших ее настоящее имя. А она все чаще именовала его Мокшафом, даже когда они были вдвоем.

К концу мая Элеонора уже основательно вжилась в свою роль. Перевоплощение в Малгеру изменило ее экспрессии и стиль поведения. Взгляд Элеоноры потерял прежнюю подвижность, а ее склонность к жестикуляции практически исчезла вообще. Ее голос зазвучал ниже, интонации стали более плавными, мимика – более сдержанной. Позы и телесные движения Малгеру должна была отличать величавость, ее речи – бесстрастность. «Ментор» был доволен: метаморфоза Элеоноры оказалась значительнее, чем он ожидал.

* * *

С актерами такое бывает: вживаясь в какую-то дорогую им роль, они с трудом из нее выходят. Бывает, что роль что-то меняет и в них самих, и это остается надолго. Так получилось и с Элеонорой. Ей понравилось быть Малгеру и все меньше хотелось быть Элеонорой. Мокшаф это поощрял.

28 мая, когда в Малгеру еще что-то оставалось от Элеоноры, она вспомнила о своей крестнице и послала ей эсэмэску. Поскольку читать ее послание Светику должна была Аня, она добавила к нему привет своей матери. Можно было не сомневаться, что Аня обязательно передаст его Ольге Марковне, и Элеонора-Малгеру решила, что необходимое сделано: она подала матери признак жизни. Организовывать что-то еще для ее спокойствия представлялось ей ненужным – она уже была больше Малгеру, чем Элеонора, и стала думать о таких вещах иначе, чем прежде.

* * *

А в июне началось новое ухудшение состояния Федора.

19

В этот раз его свалила лихорадка с высокой температурой. «Это повторный грипп», – сказал он Малгеру. Воспользовавшись его планшетом, она нашла в интернете информацию о гепатите В и на всякий случай стала принимать меры предосторожности. О гепатите они друг с другом больше не говорили. Федор теперь утверждал, что в апреле у него все же был грипп. А свой гепатит он победил еще в Москве.

Только Элеонора и Виктор знали, что в январе Федор попал в больницу и у него был обнаружен вирусный гепатит. Они оба хотя и верили во «внутренние ресурсы» Мокшафа, все же не исключали, что под его «гриппом» скрывается очередная агрессия вируса гепатита В. Встал вопрос, нужно ли им быть открытыми в этом вопросе с Парджамой, которую все чаще приводили в недоумение повторявшиеся недомогания Федора. Взвесив «за» и «против», оба сочли это ненужным.

* * *

– А она ведь догадывалась, что ей не все говорят, – вставила я.

– Знаю. Но иначе было нельзя, – жестко сказала Элеонора. Ее интонация напомнила мне наш с ней разговор в «Трансформаторе».

– И со мной иначе было нельзя?

Она не сразу поняла, о чем я. А когда это до нее дошло, то рассмеялась:

– С тобой тем более.

Но для меня эта тема оставалась серьезной.

– Почему было не передать со мной записку? Разве трудно было написать матери: «Со мной все хорошо, не волнуйся. Твоя Эля»?

– Не только трудно. Невозможно.

– Почему невозможно?

– Потому что я тогда была не Эля. Я должна была быть Малгеру. И мне надо было, чтобы ты уехала. Быть Малгеру в твоем присутствии – лишняя нагрузка. А я из-за болезни Мокшафа и так уже была на пределе.

– Но ты была поразительно железной, когда вызвала меня к себе.

– Потому такой и была.

– И по той же причине разработала хитроумный план мероприятий, чтобы вытолкнуть меня из «Трансформатора»? Парджама мне о нем говорила.

Элеонора сначала оторопела, а потом рассмеялась и сказала:

– Значит, ты все знаешь. Ну и хорошо, это сэкономит нам время. Ты, кстати, здорово напугала Парджаму. Она даже тантру из программы ретрита на всякий случай убрала.

– Это она устроила мне даршан Мокшафа? Или ты?

– Я. Через Парджаму. Чтобы он дал тебе понять, что со мной все хорошо. Я надеялась, что ты тогда уедешь. Но не получилось.

– Мокшаф как-то уж слишком хитро сказал мне, что с тобой все хорошо.

– Это потому, что он не умеет водить за нос.

– В отличие от тебя, – не удержалась я. А когда поймала ее взгляд, где была боль, раскаялась.

– Прости, наш разговор в «Трансформаторе» меня сильно задел.

– Я это уже поняла.

– Кстати, ты тогда метко высказалась обо мне, помнишь? Я это без иронии. Все было верно.

Но она этого уже не помнила.

20

Мокшаф так и не выздоравливал до конца, но мог делать все то, в чем был незаменим, и прежде всего вести проект «Верхний лагерь». Он так же, когда сносно себя чувствовал, давал индивидуальные даршаны ретритерам. «А раз так, – сказал Виктор Элеоноре, – то периодические проблемы со здоровьем можно считать личным делом Федора». В свои же личные дела Мокшаф, как и все, не обязан был посвящать других.

То же самое Виктор сказал впоследствии и Мочкину, когда тот стал тяготиться необходимостью как-то объяснять «четверке», почему он время от времени пропадает. «На это могут быть разные причины, и совсем не обязательно всякий раз ссылаться на нездоровье», – заявил Виктор своему другу. И Федор согласился, что не стоит держать на виду его проблемы со здоровьем, поскольку они могут вызвать беспокойство за судьбу проекта у его партнеров.

* * *

В начале осени к «четверке» добавились двое буддистов, ведантист и психолог. Она превратилась в «восьмерку», которая сразу же приступила к полной программе задуманных экспериментов. При их обсуждении нередко возникали конфликты, и надо было искать компромиссы, которые всех бы удовлетворяли, что отнимало время и нарушало рабочий график.

В таких обстоятельствах было не так уж трудно скрывать нездоровье Мокшафа. Когда болезнь его одолевала, он отключался от проекта, чтобы «глубже проникнуть в суть той или иной проблемы» или чтобы «проводить собственные эксперименты». Члены «восьмерки» относились к этому с уважением. С теми же целями иногда отключались от совместной работы и они сами.

Даже проницательный Юрий не допускал, что причины уединения Мокшафа могут быть иными. Они сдружились, и Юрий доверял своему новому другу так же, как себе. Но было обстоятельство, которое вызывало у него вопросы: ему был непонятен статус Малгеру. То, что она подруга Мокшафа, было ясно, но почему она еще и стала его представителем в нижнем лагере?

Юрий чувствовал, что это какой-то фейк. Еще больше ему не нравилось, что сам Мокшаф или принимал, или выдавал лицедейство Малгеру за чистую монету. Но поскольку эта странность не имела прямого отношения к проекту «Верхний лагерь», Юрий до поры до времени никак на нее не реагировал. Так продолжалось до конца октября, когда Мокшаф ушел в очередной «ретрит».

В этот раз Мокшаф пропал не